Неточные совпадения
Артемий Филиппович. Человек десять осталось, не больше; а прочие все выздоровели. Это уж так устроено, такой порядок. С
тех пор, как я принял начальство, — может быть, вам покажется даже невероятным, — все как мухи выздоравливают.
Больной не успеет войти в лазарет, как уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком.
После помазания
больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и
том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
Она вспоминала наивную радость, выражавшуюся на круглом добродушном лице Анны Павловны при их встречах; вспоминала их тайные переговоры о
больном, заговоры о
том, чтоб отвлечь его от работы, которая была ему запрещена, и увести его гулять; привязанность меньшего мальчика, называвшего ее «моя Кити», не хотевшего без нее ложиться спать.
Он не мог теперь никак примирить свое недавнее прощение, свое умиление, свою любовь к
больной жене и чужому ребенку с
тем, что теперь было,
то есть с
тем, что, как бы в награду зa всё это, он теперь очутился один, опозоренный, осмеянный, никому не нужный и всеми презираемый.
Левин, которого давно занимала мысль о
том, чтобы помирить братьев хотя перед смертью, писал брату Сергею Ивановичу и, получив от него ответ, прочел это письмо
больному. Сергей Иванович писал, что не может сам приехать, но в трогательных выражениях просил прощения у брата.
Русская девушка ухаживала за мадам Шталь и, кроме
того, как замечала Кити, сходилась со всеми тяжело-больными, которых было много на водах, и самым натуральным образом ухаживала зa ними.
Легко ступая и беспрестанно взглядывая на мужа и показывая ему храброе и сочувственное лицо, она вошла в комнату
больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру
больного и, зайдя так, чтоб ему не нужно было поворачивать головы, тотчас же взяла в свою свежую молодую руку остов его огромной руки, пожала ее и с
той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить с ним.
Туман, застилавший всё в ее душе, вдруг рассеялся. Вчерашние чувства с новой болью защемили
больное сердце. Она не могла понять теперь, как она могла унизиться до
того, чтобы пробыть целый день с ним в его доме. Она вошла к нему в кабинет, чтоб объявить ему свое решение.
Читала ли она, как героиня романа ухаживала за
больным, ей хотелось ходить неслышными шагами по комнате
больного; читала ли она о
том, как член парламента говорил речь, ей хотелось говорить эту речь; читала ли она о
том, как леди Мери ехала верхом за стаей и дразнила невестку и удивляла всех своею смелостью, ей хотелось это делать самой.
Он, как доживший, не глупый и не
больной человек, не верил в медицину и в душе злился на всю эту комедию,
тем более, что едва ли не он один вполне понимал причину болезни Кити.
Вернувшись домой после трех бессонных ночей, Вронский, не раздеваясь, лег ничком на диван, сложив руки и положив на них голову. Голова его была тяжела. Представления, воспоминания и мысли самые странные с чрезвычайною быстротой и ясностью сменялись одна другою:
то это было лекарство, которое он наливал
больной и перелил через ложку,
то белые руки акушерки,
то странное положение Алексея Александровича на полу пред кроватью.
Только один
больной не выражал этого чувства, а, напротив, сердился за
то, что не привезли доктора, и продолжал принимать лекарство и говорил о жизни.
Левин уже давно сделал замечание, что, когда с людьми бывает неловко от их излишней уступчивости, покорности,
то очень скоро сделается невыносимо от их излишней требовательности и придирчивости. Он чувствовал, что это случится и с братом. И, действительно, кротости брата Николая хватило не надолго. Он с другого же утра стал раздражителен и старательно придирался к брату, затрогивая его за самые
больные места.
Он у постели
больной жены в первый раз в жизни отдался
тому чувству умиленного сострадания, которое в нем вызывали страдания других людей и которого он прежде стыдился, как вредной слабости; и жалость к ней, и раскаяние в
том, что он желал ее смерти, и, главное, самая радость прощения сделали
то, что он вдруг почувствовал не только утоление своих страданий, но и душевное спокойствие, которого он никогда прежде не испытывал.
Но
больной, хотя и, казалось, был равнодушен к этому, не сердился, а только стыдился, вообще же как будто интересовался
тем, что она над ним делала.
Но сознание
того, что он признает всякую помощь невозможною, чувствовалось
больным и раздражало его.
Прошли еще мучительные три дня;
больной был всё в
том же положении.
Левин ничего не ответил. Выйдя в коридор, он остановился. Он сказал, что приведет жену, но теперь, дав себе отчет в
том чувстве, которое он испытывал, он решил, что, напротив, постарается уговорить ее, чтоб она не ходила к
больному. «За что ей мучаться, как я?» подумал он.
Рассвело; положение
больного было
то же.
Ему и в голову не приходило подумать, чтобы разобрать все подробности состояния
больного, подумать о
том, как лежало там, под одеялом, это тело, как, сгибаясь, уложены были эти исхудалые голени, кострецы, спина и нельзя ли как-нибудь лучше уложить их, сделать что-нибудь, чтобы было хоть не лучше, но менее дурно.
Утро было прекрасное: опрятные, веселые дома с садиками, вид краснолицых, красноруких, налитых пивом, весело работающих немецких служанок и яркое солнце веселили сердце; но чем ближе они подходили к водам,
тем чаще встречались
больные, и вид их казался еще плачевнее среди обычных условий благоустроенной немецкой жизни.
— Нынче кончится, посмотрите, — сказала Марья Николаевна хотя и шопотом, но так, что
больной, очень чуткий, как замечал Левин, должен был слышать ее. Левин зашикал на нее и оглянулся на
больного. Николай слышал; но эти слова не произвели на него никакого впечатления. Взгляд его был всё
тот же укоризненный и напряженный.
Кити, поспешно затворившая дверь за Левиным, не смотрела в
ту сторону; но
больной застонал, и она быстро направилась к нему.
Больной страдал всё больше и больше, в особенности от пролежней, которые нельзя уже было залечить, и всё больше и больше сердился на окружающих, упрекая их во всем и в особенности за
то, что ему не привозили доктора из Москвы.
Те мечты и воспоминания о матери, которые после свидания с нею сделали его
больным, теперь уже не занимали его.
С рукой мертвеца в своей руке он сидел полчаса, час, еще час. Он теперь уже вовсе не думал о смерти. Он думал о
том, что делает Кити, кто живет в соседнем нумере, свой ли дом у доктора. Ему захотелось есть и спать. Он осторожно выпростал руку и ощупал ноги. Ноги были холодны, но
больной дышал. Левин опять на цыпочках хотел выйти, но
больной опять зашевелился и сказал...
— Ах, она гадкая женщина! Кучу неприятностей мне сделала. — Но он не рассказал, какие были эти неприятности. Он не мог сказать, что он прогнал Марью Николаевну за
то, что чай был слаб, главное же, за
то, что она ухаживала за ним, как за
больным. ― Потом вообще теперь я хочу совсем переменить жизнь. Я, разумеется, как и все, делал глупости, но состояние ― последнее дело, я его не жалею. Было бы здоровье, а здоровье, слава Богу, поправилось.
Вернувшись от доктора, к которому посылала его Кити, Левин, отворив дверь, застал
больного в
ту минуту, как ему по распоряжению Кити переменяли белье.
— Отчего? Подумай, у меня выбор из двух: или быть беременною,
то есть
больною, или быть другом, товарищем своего мужа, всё равно мужа, — умышленно поверхностным и легкомысленным тоном сказала Анна.
— Ах, напротив, я ничем не занята, — отвечала Варенька, но в
ту же минуту должна была оставить своих новых знакомых, потому что две маленькие русские девочки, дочери
больного, бежали к ней.
Всё это знал Левин, и ему мучительно, больно было смотреть на этот умоляющий, полный надежды взгляд и на эту исхудалую кисть руки, с трудом поднимающуюся и кладущую крестное знамение на тугообтянутый лоб, на эти выдающиеся плечи и хрипящую пустую грудь, которые уже не могли вместить в себе
той жизни, о которой
больной просил.
После страшной боли и ощущения чего-то огромного, больше самой головы, вытягиваемого из челюсти,
больной вдруг, не веря еще своему счастию, чувствует, что не существует более
того, что так долго отравляло его жизнь, приковывало к себе всё внимание, и что он опять может жить, думать и интересоваться не одним своим зубом.
Маленькая горенка с маленькими окнами, не отворявшимися ни в зиму, ни в лето, отец,
больной человек, в длинном сюртуке на мерлушках и в вязаных хлопанцах, надетых на босую ногу, беспрестанно вздыхавший, ходя по комнате, и плевавший в стоявшую в углу песочницу, вечное сиденье на лавке, с пером в руках, чернилами на пальцах и даже на губах, вечная пропись перед глазами: «не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в сердце»; вечный шарк и шлепанье по комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся в
то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал к букве какую-нибудь кавыку или хвост; и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади пальцев: вот бедная картина первоначального его детства, о котором едва сохранил он бледную память.
«Ступай, ступай себе только с глаз моих, бог с тобой!» — говорил бедный Тентетников и вослед за
тем имел удовольствие видеть, как
больная, вышед за ворота, схватывалась с соседкой за какую-нибудь репу и так отламывала ей бока, как не сумеет и здоровый мужик.
Право, не знаю, за что я к ней тогда привязался, кажется за
то, что всегда
больная…
— Нет, Соня, — торопливо прервал он, — эти деньги были не
те, успокойся! Эти деньги мне мать прислала, через одного купца, и получил я их
больной, в
тот же день как и отдал… Разумихин видел… он же и получал за меня… эти деньги мои, мои собственные, настоящие мои.
Измучившееся чахоточное лицо ее смотрело страдальнее, чем когда-нибудь (к
тому же на улице, на солнце, чахоточный всегда кажется
больнее и обезображеннее, чем дома); но возбужденное состояние ее не прекращалось, и она с каждою минутой становилась еще раздраженнее.
Он шел домой и, уходя, спешил заглянуть на
больного. Разумихин донес ему, что
тот спит, как сурок. Зосимов распорядился не будить, пока проснется. Сам же обещал зайти часу в одиннадцатом.
— А я так даже подивился на него сегодня, — начал Зосимов, очень обрадовавшись пришедшим, потому что в десять минут уже успел потерять нитку разговора с своим
больным. — Дня через три-четыре, если так пойдет, совсем будет как прежде,
то есть как было назад
тому месяц, али два… али, пожалуй, и три? Ведь это издалека началось да подготовлялось… а? Сознаётесь теперь, что, может, и сами виноваты были? — прибавил он с осторожною улыбкой, как бы все еще боясь его чем-нибудь раздражить.
— Если только он будет дома, — прибавил он. — Фу, черт! В своем
больном не властен, лечи поди! Не знаешь, он к
тем пойдет, али
те сюда придут?
— Да-с… Он заикается и хром тоже. И жена тоже… Не
то что заикается, а как будто не все выговаривает. Она добрая, очень. А он бывший дворовый человек. А детей семь человек… и только старший один заикается, а другие просто
больные… а не заикаются… А вы откуда про них знаете? — прибавила она с некоторым удивлением.
— Довольно верное замечание, — ответил
тот, — в этом смысле действительно все мы, и весьма часто, почти как помешанные, с маленькою только разницей, что «
больные» несколько больше нашего помешаны, потому тут необходимо различать черту. А гармонического человека, это правда, совсем почти нет; на десятки, а может, и на многие сотни тысяч по одному встречается, да и
то в довольно слабых экземплярах…
— Ведь обыкновенно как говорят? — бормотал Свидригайлов, как бы про себя, смотря в сторону и наклонив несколько голову. — Они говорят: «Ты болен, стало быть,
то, что тебе представляется, есть один только несуществующий бред». А ведь тут нет строгой логики. Я согласен, что привидения являются только
больным; но ведь это только доказывает, что привидения могут являться не иначе как
больным, а не
то что их нет самих по себе.
Выходило, что или
тот человек еще ничего не донес, или… или просто он ничего тоже не знает и сам, своими глазами, ничего не видал (да и как он мог видеть?), а стало быть, все это, вчерашнее, случившееся с ним, Раскольниковым, опять-таки было призрак, преувеличенный раздраженным и
больным воображением его.
— Мне принесли всего четверть часа назад, — громко и через плечо отвечал Раскольников, тоже внезапно и неожиданно для себя рассердившийся и даже находя в этом некоторое удовольствие. — И
того довольно, что я
больной в лихорадке пришел.
Мысли его, и без
того больные и бессвязные, стали мешаться все больше и больше, и вскоре сон, легкий и приятный, обхватил его.
— А давно вы больны? — крикнул Илья Петрович с своего места и тоже перебирая бумаги. Он, конечно, тоже рассматривал
больного, когда
тот был в обмороке, но тотчас же отошел, когда
тот очнулся.
Тревога, крики ужаса, стоны… Разумихин, стоявший на пороге, влетел в комнату, схватил
больного в свои мощные руки, и
тот мигом очутился на диване.
— Молчи-и-и! Не надо!.. Знаю, что хочешь сказать!.. — И
больной умолк; но в
ту же минуту блуждающий взгляд его упал на дверь, и он увидал Соню…
А как сказала я про
больную племянницу, так он, веришь ли, так взглянул на меня, как бы ножом насквозь; однако не выдал, спасибо ему и за
то.